Ricardo Reis não aprofundará este conflito interior, satisfaz-se, perdoe-se a impropriedade da palavra, com o mal-estar que sente, com alguém que não teve coragem para esfolar um coelho pediu a outra pessoa que lhe fizesse o trabalho, ficando assistir à operação, com raiva da sua própria cobardia, tão perto está que pode ver e respirar a tepidez que a desprende da carne esfolada, um subtil vapor que cheira bem, então forma-se-lhe no coração, ou lá onde que estas coisas se formem, uma espécie de rancor contra quem tão grande crueldade está cometendo, como é possível que façamos, eu e este, parte da mesma humanidade talvez seja por razões deste calado que não gostamos de carrascos nem comemos a carne do bode expiatório.
Рикардо Рейс не станет углублять этот внутренний конфликт, он удовлетворится, простите за странный каламбур, своим недовольством, схожим с чувствами того, кто, не обладая мужеством, потребным для того, чтобы зарезать и освежевать кролика, зовет для этого соседа, но и сам при операции присутствует, досадуя на себя за трусость, и стоит при этом так близко, что ощущает теплый парной запах, исходящий от тушки, вдыхает легкое и приятно пахнущее испарение до тех пор, пока не вызреет в сердце его - ну, или не в сердце, а в том месте, где этому чувству положено вызревать - злоба на того, кто совершает такое зверство: как же может быть, что мы с ним принадлежим к одному и тому же роду человеческому, и, вероятно, этими невысказанными чувствами объясняется, что мы не любим палачей и не едим козлятину искупления.